память о почившем протоиерее Борисе Сабинине, на протяжении 15 лет пребывавшем в нашей обители, размещаем его рассказ о своей жизни, которым он поделился с читателями Ярославских епархиальных новостей в 2008 году, когда отмечался его 75-летний юбилей.

Как говорит народная мудрость: «Жизнь прожить – не поле перейти». Действительно, можно сказать, что жизнь каждого человека – длинный путь, наполненный многими событиями, которые сопровождают его, начиная от рождения и кончая мирным упокоением. Общаясь с пожилым человеком, будто заглядываешь в книгу, в которой находишь много неписаной мудрости, опыта, ответов на вопросы, которые порой ставит перед нами жизнь. Осознаешь, что современность быстро и подчас неожиданно для нас превращается в историю.

В 2008 году 31 декабря исполняется 75 лет заслуженному митрофорному протоиерею Борису Сабинину, и поэтому хочется представить вниманию читателей интервью с этим замечательным священником, который прошел весьма насыщенный жизненный путь – путь служения Богу, Церкви и людям.

– Наверное, каждый из нас запоминает очень хорошо детство, которое всегда отлагается в памяти как светлое и счастливое, а в первую очередь родителей, которые своей заботой старались его сделать таковым. Отец Борис, расскажите о Ваших родителях и Вашем детстве, было ли оно счастливым?

– Прежде всего упомяну, что родился я в городе Туле, у бывшей Киевской заставы, на улице Мотякинской (ныне Л. Толстого), в семье служащих, от благочестивых родителей-христиан Николая и Антонины. В этом же городе родились и проживали все мои прародители. Так что по праву считаю себя коренным туляком. В семье, где рос мой отец, было 12 детей, в маминой – 9. Мой дедушка Иоанн был высококвалифицированным рабочим, получал в царское время 35 рублей золотом в месяц. Бабушка Дарья Никитична, обучившая меня в 6 лет читать, считать и писать, совершила паломничество в Киево-Печерскую Лавру, пройдя пешком от Тулы до Киева и обратно. Мой отец, окончивший царскую гимназию с золотой медалью, прислуживал «исполатчиком» при тульских архиереях: Парфении, Виталии и Евдокиме. Все его братья и сестры пели в церковном хоре, а брат Георгий Иванович был псаломщиком и царским писарем. Одна из сестер бабушки, Елена Никитична Лукина, состояла в общине храма 12-ти апостолов, который даже в годы войны не закрывался, пела в монашеском хоре, которым управляла монахиня Рафаила. Мне лично довелось слышать их пение. Монахини пели слаженно, проникновенно и молитвенно. В храме молящиеся совершали акафистное пение даже во время налета захватчиков. Община подвергалась репрессии со стороны местной власти, но ключей от храма не отдали. Вторая сестра бабушки, Анна, убежала из дома в 12 лет в московский монастырь, стала мантийной монахиней Фотинией, служила в последние годы своей жизни в алтаре храма во имя 12-ти апостолов. Скончалась в 86 лет. Третья сестра, Варвара, почти до глубокой старости работала на кондитерской фабрике, находящейся на углу улиц Старо-Никитской и Петра Алексеева.

Отец никогда не рассказывал о своих родных. Лично я знал лишь одну из родных сестер отца, со слов которой узнал имена других. Дед мой Иван Алексеевич не употреблял спиртного, но был истинный поклонник чаепития: им одним за вечер осушался 9-литровый баташовский самовар. Это то, что я хотел рассказать о моих родителях и родственниках, которых считаю в какой-то мере своими родителями, так как многие из них оставили отпечаток в моем воспитании, и не рассказать о них было бы грехом.

О детстве скажу следующее. В 1937 году, по рассказам моей матери, когда мне было около четырех лет, родители предприняли вместе со мной поездку во Владивосток. Пассажирский поезд шел 15 суток, миновали около 60 туннелей. Очень долго стояли перед озером Байкал, так как следовавший перед нами экспресс потерпел катастрофу: полностью ушел под воду. Во Владивостоке запомнились корейцы, носившие своих малолетних детей на спине, в сумках, да громадные сопки. Вскорости поехали обратно. Приключений не было.

Опять родной город. Каждодневное посещение детского сада, находящегося на углу улиц Гоголевской и Бундурина (теперь это деревянное здание снесено). Помню, что за исполнение танца «Лезгинка» был награжден конем на колесах и плиткой шоколада. Шоколад в те времена нельзя было купить в магазинах. Кормили нас хорошо, припоминаю, что в утренние часы всегда было какао, хлеб с маслом. Игр, игрушек и внимания было достаточно, но скука по дому была невероятная. Считался каждый час. Особенно тягостно проходили последние минуты перед приходом близких. Рано утром – опять «на детскую работу». Зато выходные и праздничные дни проходили весело. Игры во дворе со сверстниками, обед дома, затем мне доверяли купить и принести для всех мороженого. Продавец со своей двухколесной деревянной тачкой стоял обычно на углу улиц Коммунаров (бывшая Киевская, сегодня проспект Ленина) и Льва Толстого, накладывал из металлического удлиненного бачка мороженое в круглую форму, с обеих сторон которой помещались вафли. Нередко появлялись старьевщики, принимая что-то старое, ненужное в обмен на крутящиеся со звуком вертушки и ватные мячики на резинках. Из деревни Рвы, что за Косой Горой, приходила молочница, разнося по квартирам молоко. Мне доверяли покупать хлеб в булочной по цене, как сейчас помню, 90 копеек. Эта булочная и сейчас, как 60 лет тому назад, находится на углу улицы Льва Толстого и проспекта Ленина.

Проходя мимо «своего» дома и булочной спустя столько лет, все равно на мгновение ощущаешь внутреннюю боль-жалость оттого, что ушли воистину счастливые годы детства. У большинства людей понятие «счастливое детство» ассоциируется с беспечностью, вседозволенностью, исполнением любых желаний. Не так было со мной. Сколько себя помню – а вспоминаются иногда эпизоды, когда мне было четыре, пять, шесть лет – всегда во мне присутствовало разумное и рассудочное начало, жизненной основой которого являются дисциплина и порядок во всем, аккуратность и особое чувство к родителям. Казалось, с этими качествами я и на свет появился.

– Скажите, отец Борис, ведь часть Вашего детства захватили военные годы, какие воспоминания остались у Вас об этом трудном времени?

– Конечно, война 1941-1945 годов внесла в жизнь свои коррективы. Пришлось мне вместе с родителями эвакуироваться в неизвестном направлении. Длинный состав, состоящий из товарных вагонов, куда помещали по четыре семьи с детьми в каждый, либо неудержимо мчался, минуя порой большие станции, либо, внезапно остановившись, паровоз издавал долгий гудок, извещая о появлении вражеских самолетов и бомбежке. Ехали мы долго, иногда без питья и еды. Но у всех был страх и единственное желание: остаться в живых. Останавливались в Кинели, Златоусте, Магнитогорске. Прибыли, наконец, в поселок Безымянка, под Куйбышевым. Разместили нас в двух землянках, куда свет проникал через маленькие окна лишь с двух сторон, здесь же стояли две времянки и кругом двухэтажные нары. Пища выдавалась по карточкам, но редко и не в полном объеме. Днем и ночью был электрический свет, тревожили насекомые всех видов, можно сказать, почти не было еды, но и не было никогда ссор и скандалов. Люди жили, каждый день ходили на завод на работу, которая длилась, естественно, не восемь часов.

– Из Вашего рассказа о родителях, родственниках известно, что многие из них были люди благочестивые и многие связаны с храмом и Богослужением. Каким образом происходило Ваше становление как человека Церкви?

– В 7 лет родной сестрой отца Ольгой Ивановнойя был поставлен на правый клирос, в альтовую партию, в храме 12-ти апостолов города Тулы. Хором руководил благороднейший человек, профессиональный регент Петр Михеевич Короткое. Исполнялись церковные песнопения Веделя, Кастальского, Ломакина, Архангельского, Мариеровского, Чеснокова, Бортнянского, Дегтярева, Ипполитова-Иванова, Богословского, Зиновьева, Чайковского, Мясникова, Аллеманова, Давидовского, Скворцова, Яичкова, Велеумова, Чемелева и многих иных. Распевы знаменный и Киевский. Церковное пение захватило меня полностью и навсегда. По собственному желанию поднимался к ранней. На великие двунадесятые праздники пел на двух Литургиях, поздняя заканчивалась к 12.30. Тогда зарплату хору выдавали продуктами, и мне выплачивали хлебом, чаем и сахаром. С этого времени я ни одного года, месяца, дня не потратил на какое-либо иное служение, кроме служения Матери-Церкви.

В 1949 году успешно сдал вступительные экзамены в Тульский техникум железнодорожного транспорта. В техникуме сразу узнали о моей церковной деятельности и убеждениях, так как в 14 лет я должен был вступить в комсомол, и начали проводить со мной работу. Особенно это проявилось на 4-м, выпускном курсе. В 1953 году был созван весь четвертый курс и преподаватели. На их обвинения в религиозности и желание убедить меня отречься от Бога я ответил фразой: «А судьи кто?». Хлопнул дверью и ушел. Затем вызвали в привокзальный ВКП(б). В присутствии более 20 человек давал отчет за свои убеждения. Поначалу со мной разговаривали ласково, потом сурово, резко, говоря слова: «Предатель Родины! Враг Отечества!». Через два часа травли с их стороны сказал: «Я устал!» Отдал им комсомольский билет и спросил: «Я свободен?» Ушел, получив кивок головой. Но травля не прекращалась, директору техникума звонили из этой комиссии и просили меня отчислить, но директор ответил им, что директив об исключении за религиозные убеждения не было. Однокурсники со мной не здоровались после всего происшедшего. В 1953 году мне был выдан диплом техника-лейтенанта путевых и строительных машин.

В храме 12-ти апостолов, где я пел, а в последнее время алтарничал в виду мутации голоса, меня заметил секретарь Епископа (Архиепископа) Тульского и Белевского Сергия (Ларина) иеромонах Дорофей. Мне была предложена должность жезлоносца с месячным испытательным сроком. Так как Владыку Сергия перевели из Тулы в Астрахань, то он предложил мне поехать с ним. В Астрахани стал личным секретарем Владыки, делопроизводителем и старшим иподиаконом.

У Епископа Сергия имелась очень большая нотная библиотека. Он очень любил церковное пение. Сам лично ходил на спевку хора, делал замечания регенту, которым тогда являлся Кузнецов Петр. Владыка Сергий был интеллигентным человеком, имел широкий кругозор, являлся щепетильнейшим до мелочей канцеляристом. Вел идеальную канцелярию, над которой работал сутками.

Из Астрахани я уехал и поступил в Московскую Духовную Семинарию, проучился 1 год очно, а потом перевелся на заочный сектор, где закончил и Академию. Стал старшим иподиаконом Архиепископа (Митрополита) Тульского Антония (Кротевича). В 1955 году добровольно уехал в Рязань на должность старшего иподиакона Епископа (Архиепископа) Рязанского Николая (Чуфоровского). Владыка написал мне особое письмо, в котором усердно просил принять сан. Это письмо меня очень умилило, а вместе и удивило, так как было исполнено смирения и кротости. Сам я не думал о священстве, так как желал быть железнодорожником.

Но и ничто не препятствовало принять священный сан, так как я к этому времени был уже женат. Мою матушку звали Клавдией Алексеевной – она уже, к сожалению, ушла в мир иной. У нас трое детей: дочь Люба, ставшая регентом архиерейского хора, – на клиросе уже более 30 лет, Галина и Борис. Имею шестерых внуков, старший из которых, Илия, – уже диакон кафедрального собора города Пскова.

15 мая 1956 года Владыка Николай рукоположил меня во диакона к Церкви Михаила Архангела в городе Михайлове Рязанской области к игумену Макарию, который отличался суровым нравом. Спустя четыре месяца, 14 октября 1956 года, на Покров Божией Матери в Борисо-Глебском кафедральном соборе города Рязани меня рукоположили во иерея к Церкви Вознесения Господня, что в городе Спасске. До 1964 года нес пастырское послушание на приходах Рязанской епархии. Затем послужил Вологодской епархии, Орловской епархии. С 1966 года и последующие 30 лет служил на приходах Тульской епархии под омофором разных архиереев, возглавлявших ее. С 2003 года нахожусь под святительским омофором нашего Владыки Архиепископа Кирилла в Ярославской епархии.

– У Вас такая насыщенная биография и география служения, Вам приходилось нести церковное послушание под руководством многих видных иерархов Русской Православной Церкви, которых многие из нас не застали в живых. Скажите, батюшка, кто Вам из архиереев более всех запомнился?

– Из самых мне запомнившихся назову Архиепископа Варфоломея (Гондаровского), который имел необычайную доброту. Приходя к нему на прием, все время ощущал теплоту от него, он всегда был ласков и добр со всеми. Ныне здравствующий Блаженнейший Митрополит Киевский Владимир (Сабодан) – при его ректорстве я учился в семинарии – никогда не делал замечаний воспитанникам, при этом была хорошая дисциплина и доброе, сыновнее отношение учащихся к ректору.

А также не могу не сказать слов благодарности Владыке Архиепископу Кириллу, который принял меня в Ярославскую епархию, наградил митрой. Желаю ему помощи Божией в достойном служении Церкви Христовой, а главное - крепкого здоровья.

– Что Вы, отец Борис, как пастырь, умудренный житейским и духовным опытом, пожелаете всем нам?

– Хотел бы сказать следующее: взирая на жизнь другого, можно найти и ошибки, на которых всем нам напоминают всегда учиться. Каждый оставляет свой след в этом мире: кто-то – широкий и глубокой, кто-то – узкий и едва заметный, кто-то – очень короткий, но наполненный животворной влагой. Сегодня, к сожалению, многие перестают замечать вокруг себя людей, погружаясь в пучину житейскую, в которой человек тонет с головой. Так будьте внимательны друг к другу, оставайтесь людьми, исполняя повеление святого апостола Павла: «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов» (Гал. 6,2).